Еврейские поэты. Известные российские евреи Лучшие еврейские писатели

Существуют ли гениальные поэты среди евреев? Ни одного. Среди евреев в поэтах числятся всего четыре личности: Пастернак, Гейне, Мандельштам и Бродский. Поэтов такого уровня в каждом захудалом русском городишке по десятку. Называть этих заурядных поэтов великими могут только евреи и их холуи, стремящиеся, за неимением лучшего, восхвалять любую еврейскую посредственность. Самым интересным был Пастернак. Но опять-таки, чем интересен? Своими поэтическими переводами. Переводы неплохие. Пастернак переводил с английского, немецкого и французского языков лучших западноевропейских поэтов и пытался заимствовать у них поэтические образы и выдавать их за свои. Аналогичными переводами и заимствованиями занимался и Бродский. Украсть чужое и выдать за своё - типичный метод еврейской гениальности. Но, несмотря на все заимствования, и поэзия Пастернака, и поэзия Бродского оставляют жалкое впечатление. Нет у евреев искры Божьей. Неудивительно, что еврейский комитет по Нобелевским премиям присвоил «Шнобелевские» премии и Пастернаку и Бродскому.

Конечно, ничего подобного таким русским гениям, как А. С. Пушкин, М. Ю. Лермонтов, С. А. Есенин, А. А. Фет, Ф. И. Тютчев, у евреев не было, нет и никогда не будет.

В своё время на известного советского поэта С. Я. Маршака, который почти один к одному копировал стиль английского поэта Роберта Бернса, придумали такую эпиграмму:

При всём притом, при всём притом,
При всём притом, при этом.
Маршак остался Маршаком,
А Роберт Бернс поэтом.

Эта эпиграмма очень характерна для всего еврейского искусства.

В своё время советское и мировое еврейство раскручивало такого советского артиста, как Смоктуновский. Его преподносили как самого великого советского артиста, артиста международного уровня. Любому любителю искусства ясно, что Смоктуновский посредственный артист, к тому же психически не совсем здоровый. У людей высокого вкуса его творчество ничего, кроме отвращения, вызывать не могло.

Посмотрите на русских выдающихся актёров этого времени: Жаров, Крючков, Пуговкин, Андреев, Тихонов, Рыбников, Белов, Баталов, Папанов, Ульянов, Самойлов, Матвеев, Леонид Быков, Евстигнеев, Грибов, Леонов, Соломины, Табаков, Лановой, Никулин, Шукшин, Филиппов, Жженов, Невинный, Пороховщиков, Филатов и множество других. Огромная армия удивительно талантливых и самобытных русских самородков. Но те, у кого есть деньги и средства массовой информации, навязывают обществу свои критерии и свои оценки: оказывается, самым гениальным актёром является Смоктуновский.

Сохранено

Существуют ли гениальные поэты среди евреев? Ни одного. Среди евреев в поэтах числятся всего четыре личности: Пастернак, Гейне, Мандельштам и Бродский. Поэтов такого уровня в каждом захудалом русском городишке по десятку. Называть этих...

Недавний интернетный обмен эссе между Александром Гордоном и Александром Баршаем на тему, является ли еврейским поэтом Осип Мандельштам, заставляет задуматься над вопросом: кого в принципе можно считать еврейским поэтом, писателем, деятелем культуры?

Понятно, запись в паспорте и даже наличие обрезания не свидетельствуют о принадлежности к еврейской культуре. Когда Иосиф Кобзон выводил своим мощным баритоном «Здравствуй, русское поле, я твой тонкий колосок», он песню Яна Френкеля на стихи Инны Гофф в лоно еврейской культуры не ввёл.

Думаю, нельзя сослаться и на язык. Это только усложнит проблему. Сейчас русский язык является родным более чем 20% евреев мира. На русском читают Маймонида, переведённого с арабского, пишут книги по иудаизму, и я знаю одну, Пинхаса Полонского, о религиозном сионизме рава Кука, которую перевели с русского на иврит и ввели в Израиле в курс школ. Сегодня на русском языке говорят и читают куда больше евреев, чем на идиш. Ещё сильнее запутывает проблему то, что многие группы израильских хасидов допускают использование иврита только для Б-гослужения и изучения священных текстов. А язык Древней Иудеи, арамейский, современными евреями в повседневной жизни вообще не используется.
Становится непонятным, почему один из диалектов немецкого, идиш, на котором говорит всё меньше людей, является еврейским, а русский, на котором общаются, читают и создают религиозную и светскую литературу миллионы евреев, еврейским не является.
Можно предположить, что отражение духовной жизни современных поэту евреев делает его поэзию еврейской. Эдуард Багрицкий в стихотворении «Происхождение» ярко описал свой уход от традиции евреев, характерный для многих его соплеменников-современников:

Я не запомнил - на каком ночлеге
Пробрал меня грядущей жизни зуд.

И детство шло.
Его опресноками иссушали.
Его свечой пытались обмануть.
К нему в упор придвинули скрижали -
Врата, которые не распахнуть.
Еврейские павлины на обивке,
Еврейские скисающие сливки,
Костыль отца и матери чепец -
Все бормотало мне:
- Подлец! Подлец!..
Поэт сделал вывод:
Отверженный! Возьми свой скарб убогий,
Проклятье и презренье! Уходи!

Как большая часть евреев его поколения, как сын рабби - «последний принц в династии» хасидских цадиков из «Конармии» Бабеля, Багрицкий ушёл в революцию. Ему принадлежит самое красивое революционное стихотворение в советской поэзии:

…Не погибла молодость,
молодость жива!

Нас водила молодость
В сабельный поход,
Нас бросала молодость
На кронштадтский лед.
Боевые лошади
Уносили нас,
На широкой площади
Убивали нас.

Но в крови горячечной
Подымались мы,
Но глаза незрячие
Открывали мы.

Возникай содружество
Ворона с бойцом -
Укрепляйся, мужество,
Сталью и свинцом.

Чтоб земля суровая
Кровью истекла,
Чтобы юность новая
Из костей взошла…

Я никогда не понимал, что это за «содружество ворона с бойцом»: ворон на трупе бойца или его жертвы?
Восславил Багрицкий еврея, покинувшего местечко ради ответственной работы командира продотряда, в своей поэме «Дума про Опанаса»:

…По оврагам и по скатам
Коган волком рыщет,
Залезает носом в хаты,
Которые чище!
Глянет влево, глянет вправо,
Засопит сердито:
«Выгребайте из канавы
Спрятанное жито!»
Ну а кто подымет бучу -
Не шуми, братишка:
Усом в мусорную кучу,
Расстрелять - и крышка!

Не мудрено, что «словно перепела в жите, Когана поймали». На расстреле командир продотряда держался молодцом. Всё же вызывает удивление мечта поэта:

Так пускай и я погибну
У Попова лога
Той же славною кончиной,
Как Иосиф Коган!..

Значимое совпадение: в том же 1926 году такой же конец придумал себе в стихотворении «Товарищу Нетте…» Маяковский: «Встретить я хочу мой смертный час так, как встретил смерть товарищ Нетте».
То была культура смерти и поклонения ей. В главной революционной песне большевики воспевали свою судьбу: «Смело мы в бой пойдём за власть Советов и как один умрём в борьбе за это». Умрут «за это» в 1937-м. Революционный экстаз Багрицкого, приведённый выше, взят из поэмы с соответствующим названием «Смерть пионерки». Да и Маяковский, написав поэму «Хорошо!», застрелился. Багрицкому повезло: он умер своей смертью 38 лет от роду в 1934 году. Его жену в 1937-м арестовали. В Караганде она ежедневно ходила отмечаться в контору НКВД на улице Багрицкого…
Красочную поэму об уходе евреев из гетто в «новую жизнь» - «Повесть о рыжем Мотэле, господине инспекторе, раввине Исайе и комиссаре Блох» - написал Иосиф Уткин.
При царе Мотэле «думал учиться в хедере, а сделали - портным». Впрочем, «по пятницам Мотэле давнэл, а по субботам ел фиш». Пришли Кишинёвские погромы: «Всего… Два… Погрома… И Мотэле стал сирота». Но тут подоспела революция: «Мотэле выбрил пейсы, снял лапсердак». Он сделал карьеру: «Вот Мотэле - он “от” и “до” сидит в сердитом кабинете. Сидит как первый человек». Ну, понятно, «и Мотэле не уедет, и даже в Америку».
Однако воспой «товарищ Уткин», как назвал поэта в своём стихе Маяковский, Мотэле не в 1925 году, а в 1937-м, тот наверняка пожалел бы, что в Америку своевременно не смотался.
Доброе слово местечку в довоенной еврейской литературе нашлось в рассказе Василия Гроссмана «В городе Бердичеве». В нём сталкиваются мир комиссарши, которой не удалось извести ребёнка и приходится рожать, и мирок еврея-рабочего Магазаника, заботливого отца большой семьи. «Товарищ Вавилова» оставляет новорожденного на евреев и идет дальше убивать врагов. Контраст между еврейской человеколюбивой моралью и новой коммунистической автору пришлось смягчить, хоть получилось - подчеркнуть, нелепым заключением: «Магазаник, глядя ей (комиссарше) вслед, произнес: “Вот такие люди были когда-то в Бунде. Это настоящие люди, Бэйла. А мы разве люди? Мы навоз”».
Как ни относились художники к миру местечка - с любовью к его человечности, как Гроссман, или отвергая, как Багрицкий и Уткин, - этот мир был обречён. Часть этого мира в начале ХХ века эмигрировала в Америку и трансформировалась в «янки», другая поднялась в Палестину воссоздавать Израиль, третья ушла в советские города. Оставшихся убил Гитлер.
Бард Александр Городницкий создал поэтичный фильм памяти мира местечек «В поисках идиш». В иных местечках, вырастивших в начале века гениев мирового масштаба, Городницкий мог найти лишь одного человека, понимающего идиш. И то нееврея. «Если умер язык, то, наверное, умер и народ, на нём говоривший?» - вопрошал бард.
Ситуация парадоксальная: стихи еврейских идишистских поэтов, убитых Сталиным 12 августа 1952 года, достояние еврейской культуры, канули в неизвестность. Евреи, читающие стихи, в массе не знают идиш, а знающие идиш хасиды не читают стихи светских поэтов. Популярны книги самого знаменитого идишистского писателя ХХ века, нобелевского лауреата Башевис-Зингера - но в переводах на английский, на русский, на иврит.
Однако народ, в начале ХХ века говоривший на идиш, и его культура не умерли. Их судьбу замечательно объяснил Мандельштам в эссе «Михоэлс», на которое ссылается Гордон: «Пластическая основа и сила еврейства в том, что оно выработало и перенесло через столетия ощущение формы и движения, обладающее всеми чертами моды - непреходящей, тысячелетней… Я говорю о внутренней пластике гетто, об огромной художественной силе, которая переживает его разрушение и окончательно расцветёт только тогда, когда гетто будет разрушено».

Я не согласен с тем, как понимает эту мысль Гордон: что «обособление народа прекратится, и он растворится в окружающей культуре». Евреи прошли через многие культуры, принимали и забывали разные языки и сейчас в Израиле вернулись к тому, на котором больше 33 столетий назад общались в пустыне со Всевышним. На всех этих языках евреи писали стихи. Благодаря «пластической основе и силе еврейства», позволившей «перенести через столетия ощущение формы и движения», о которой писал Мандельштам, евреи развивали в новом для них мире свою культуру, обогащавшую также местную для них в тот момент, и мировую культуру. Так, великая американская литература ХХ века - это в большой степени еврейская литература на английском. И книги Беллоу, Маламуда, Доктороу и других иллюстрируют мысль Мандельштама, что «еврею никогда и нигде не перестать быть ломким фарфором, не сбросить с себя тончайшего и одухотворённого лапсердака».
Поэтому мне представляется несправедливым утверждение Гордона: «Осип Мандельштам - большой русский поэт… Мандельштаму был не нужен еврейский народ. Еврейскому народу как таковому не нужен русский поэт Осип Мандельштам, искусственно присоединённый к нему в качестве национального поэта, творчество которого не внесло вклад в культуру еврейского народа». Национальным к народу поэта «искусственно» не присоединишь. Для этого он должен выражать квинтэссенцию народа или хотя бы части его. И Мандельштам её выражает.
Мне представляется, что Мандельштам - никакой не русский поэт. В нём я не вижу никакой русскости - ни в темах, ни в мировосприятии. И христианским его можно сделать, только насильно присоединив к нему, как делает Гордон, Пастернака - действительно русского и христианского поэта. Морально готовясь к подвигу публикации «Доктора Живаго», Пастернак в стихе «Гамлет» просто заговорил словами Иисуса из Евангелия: «Если только можно, Aвва Oтче, // Чашу эту мимо пронеси». Так ведь Борис Леонидович не лукавил, когда в знаменитом телефонном разговоре со Сталиным относительно арестованного Мандельштама в версии этого разговора, пересказанной поэтом сэру Исайе Берлину, он сказал, «что как поэты они совершенно различны, что он ценит поэзию Мандельштама. Но не чувствует внутренней близости с ней».
И действительно, Пастернак был патриотом России и Советского Союза, посвятил революции поэмы «Высокая болезнь», «Девятьсот пятый год», «Лейтенант Шмидт». Сэр Берлин рассуждал: «Пастернак был русским патриотом - осознание своей собственной исторической связи со своей страной было у него очень глубоким… Это страстное, почти навязчивое желание считаться настоящим русским писателем, с глубокими корнями в русской почве, особенно было заметно в отрицательных чувствах к собственному еврейскому происхождению». В отношении Пастернака к Сталину было замешано и восхищение.

В героическом же стихе Мандельштама гениально выражено чувство его величайшего омерзения относительно тирана:

Его толстые пальцы,
как черви, жирны,
А слова, как пудовые гири, верны,
Тараканьи смеются усища,
И сияют его голенища.

Это стихотворение, кроме еврейской мятежности и авантюризма - Мандельштам не был самоубийцей, но рисковал, что среди людей, которым он прочёл стихотворение, не найдётся доносчика, - также знак космополитизма поэта. Большевики на процессах 1937 года соглашались с поклёпами на себя, поскольку считали, что своей покорностью они служат интересам СССР. Эти интересы, как Бухарин объяснял, предвидя свой арест, незадолго до него Борису Суварину, символизирует фигура Сталина. Для Мандельштама же и эти интересы, и Сталин, и страна, которую он символизировал, были омерзительны.

А стены проклятые тонки,
И некуда больше бежать,
А я как дурак на гребенке
Обязан кому-то играть.
Наглей комсомольской ячейки
И вузовской песни бойчей,
Присевших на школьной скамейке
Учить щебетать палачей.

И вместо ключа Ипокрены
Давнишнего страха струя
Ворвется в халтурные стены
Московского злого жилья.

Здесь важен и ключ Иппокрены (так, с двумя «п», писал Пушкин). Мир для Мандельштама - не Россия (особенно советская). Упоителен его гимн космополитизму:

Я пью за военные астры, за всё,
чем корили меня,
За барскую шубу, за астму,
за желчь петербургского дня.
За музыку сосен савойских,
полей елисейских бензин,
За розы в кабине ролс-ройса,
за масло парижских картин.
Я пью за бискайские волны,
за сливок альпийских кувшин,
За рыжую спесь англичанок
и дальних колоний хинин…
Про то же в другом стихотворении:
Я молю, как жалости и милости,
Франция, твоей земли
и жимолости,
Правды горлинок твоих
и кривды карликовых
Виноградарей в их разгородках
марлевых.

Я не слыхал рассказов Оссиана,
Не пробовал старинного вина;
Зачем же мне мерещится поляна,
Шотландии кровавая луна?

В том же ряду и «К немецкой речи», и его Италия, и особенно Древняя Греция.
Сталин был прав: евреи в большинстве - нация космополитов. По крайней мере, были такими до воссоздания Израиля. Пересеките земной шар от Манитобы до Австралии и от Биробиджана до Чили, и вы везде встретите еврейские общины. А если их где-то нет, то это потому, что нас оттуда изгнали.
А что же с еврейской культурой? Благодаря «пластической основе и силе еврейства», о которых писал Мандельштам, мы обновляем свою культуру на новом месте.

На снимках - те, о ком пойдет речь.
Нина Катерли. Эфраим Севела. Морис Симашко.

Почему именно о них - попробуем разобраться.

Что не просто. Ибо, решив написать о еврейских писателях, сразу понял, что не в состоянии четко определить это понятие кроме как исключительно интуитивно.

Оставим Шолом-Алейхема, Ицхака Мэраса и Григория Кановича. Они - еврейские писатели, потому что они - еврейские писатели. А то что Ицхак Мэрас писал на литовском - ничего не меняет.

Также знаю, шестым чувством видимо, что еврейский писатель не обязан быть алахическим евреем. И не обязан писать исключительно на еврейские темы.

А что обязан?

Сказать "чувствовать принадлежность к еврейскому народу" - слишком размыто...

Сказать "обладать еврейской душой" - ещё непонятнее.

Сплошные проблемы...

Кто в таких случаях приходит на помощь? Правильно - википедия. Набираю в гугле: «еврейские писатели» и сразу же натыкаюсь... нет - не на одноименную статью, а на «Обсуждение категории Еврейские писатели ». Это меня несколько ободряет. Видимо, не один я столкнулся со сложностями определения изучаемого объекта. Читаю. Вижу что обсуждение было весьма активным, нужные вопросы были заданы, но ответы на них получены не были и критерии «еврейского писательства» так и остались размытыми. А без критериев - куда? Как правильно и не без чувства юмора заявили вики-авторы: «Включаешь Жаботинского в еврейские писатели — будь любезен пояснить, на каких основаниях - чтобы было ясно, что это не досужие домыслы и дело не в происхождении и проч. » Соглашаюсь - глупо писать статью о еврейских писателях коль скоро нет разумения - кто они. По этой причине, видимо, и записали авторы википедии раздел о еврейских писателях в кандидаты на удаление. Но - обошлось. После еще одного обсуждения этого вопроса вики-авторами было принято мудрое решение - раздел о еврейских писателях оставить, несмотря на отсутствие четких критериев принадлежности к оным. Также было решено оставить и само обсуждение этой категории, которое, по моему, не менее ценно чем сама категория. Например, один из самых убедительных доводов против удаления "еврейских писателей" из википедии было такой: «Не надо быть антисемитами».

В таких вот муках и родилась вики-статья «Еврейские писатели », которая вынесла следующий вердикт: еврейские писатели это писатели создававшие литературные произведения на любых языках, если они относятся к еврейской литературе авторитетными источниками .

Ну, слава Б-гу, разобрались. Только теперь вместо одного вопроса перед нами - два. (1) Что есть еврейская литература и (2) что есть авторитетный источник? Кого нам в помощь? Ту же википедиию, естественно. По мнению которой еврейская литература это ни что иное как корпус литературы, являющей собой литературное воплощение специфически еврейского жизненного опыта .

Спасибо - яснее не скажешь. Осталось только разобраться с (а) корпусом, (б) воплощением и (в) со специфическим еврейским опытом . Ну и про (д) авторитетные источники , которым та же википедия посвятила целое исследование, конечно же не забыть.

В этом месте читатель (если конечно он дочитал до этого места) скорее всего обвинить автора в умышленном подлоге: собрался писать о еврейских писателях - пиши, а не увязай себя и других в трясине определений, категорий и прочих понятий.

Я бы - с удовольствием, но... как же без критериев?
Противоречие...
Разрешим его следующим образом.

Еврейской литературой я назову ту, которую мне довелось прочитать и которую я посчитал еврейской. В авторитетные источники запишу самого себя. И попробую втолковать читателю, почему выбранные мною личности - еврейские писатели в моем понимании.

Литература и современные еврейские писатели, с самого начала движения Хаскала возникшее во второй половине XVIII века, понимала, что выполняет миссию: цивилизовать евреев, «улучшить» их и сделать частью современной европейской культуры. В этом и заключается напряженность между литературой как средой Просвещения и ее субъекта, которая выходит на первый план в еврейской жизни.

Эта напряженность продолжала преследовать еврейских-иудейских писателей более поздних поколений. Они были одновременно очарованы и заключены в тюрьму с помощью парадигмы Просвещения, поскольку они пытались примирить литературу как универсальную среду Просвещения с их состоянием исключительности, как евреи. Многие известные еврейские писатели столкнулись с этим вызовом, предоставив голос современному еврейскому бытию, но более того, используя литературную среду, чтобы представить парадоксы, порожденные просвещенным взглядом.

В то время как в многочисленных исследованиях были изучены и определены основные характеристики итоговой еврейской литературы, в том числе самоотверженность, трагические неудачи, меланхолия и социальный лад. Тексты современных и широко известных еврейских писателей XX-XXI века также представляют трудности в ассимиляции и адаптации к идеалам общества, глубокую иронию, прямоту речи и насыщены еврейским остроумием.

Современных еврейских писателей нельзя обобщить и поставить под один канон. Все авторы и их произведения очень широки и разнообразны. Наш список затрагивает еврейские голоса из нескольких уголков диаспоры, а также самого Израиля. Эти известные еврейские авторы, голоса которых Вы услышите из книг, имеют разные представления что значит быть евреем, по-разному осознают традицию, нередко двойственны и в то же время настолько ярки, насущны и актуальны.

5 лучших современных еврейских писателя

Меир Шалев (род. 29 июля 1948, Нахалаль, Израиль)

Романы

2002 - Фонтанелла

Нон-фикшн

1985 - Библия сегодня

1995 - Главным образом о любви

1998 - Мой Иерусалим

Книги для детей

1982 - Мальчик Хаим и чудовище из Иерусалима

1987 - Ямочки на щеках Зохар

1988 - Папа всех заставляет краснеть

1990 - Вошь Нехама

1993 - Как неандерталец случайно придумал кебаб

Линор Горалик (род. 9 июля 1975, Днепропетровск, бывшая СССР) - писательница, поэтесса, эссеист. Лауреат молодёжной премии «Триумф» (2003), лауреат премии «Портал» (2012) за книгу «Устное народное творчество обитателей сектора М1», лауреат премии ФЕОР «Скрипач на крыше» (2013) за книгу «Путеводитель по Израилю (только и исключительно) для детей», стипендиат Фонда памяти Иосифа Бродского в номинациях «Поэзия» (2016).

1999 - Цитатник (книга стихов)

2003 - Не местные

2004 - Нет (роман, совместно с Сергеем Кузнецовым)

2004 - Говорит

2004 - Недетская еда

2004 - Книга одиночеств (совместно с Максом Фраем)

2005 - Полая женщина. Мир Барби: изнутри и снаружи

2007 - Подсекай, Петруша (книга стихов)

2007 - Недетская еда. Без сладкого

2007 - Заяц ПЦ (комикс)

2008 - Заяц ПЦ 2.0 (комикс)

2008 - Короче (сборник короткой прозы)

2008 - Агата возвращается домой (сказка)

2008 - Заяц ПЦ 3.0 (комикс)

2011 - Валерий (повесть)

2011 - Устное народное творчество обитателей сектора М1 (сборник короткой прозы и стихотворений)

2015 - Так это был гудочек (Поэзия без границ)

Этгар Керет (род. 20 августа 1967 года в Рамат-Гане, Израиль) - израильский писатель, сценарист и драматург. Пишет на иврите. Лауреат премии премьер-министра Израиля (1998).

1992 - Трубы
1994 - Моя тоска по Киссинджеру
1998 - Лагерь Кнеллера
2000 - Дни, как сегодня
2001 - Вторая возможность
2002 - Азъесьм
2009 -

Яков Шехтер (род. 1956, Одесса, бывшая СССР) - русский и израильский редактор, писатель. Занимал призовые места в интернет-конкурсах «Тенета», «Сетевой Дюк». Лауреат премии им. Ю.Нагибина Союза писателей Израиля за лучшую книгу прозы 2009 года.

1984 - Если забуду (документальная повесть)
1991 -
1998 - Шахматные проделки бисквитных зайцев (сборник повестей и рассказов)
2001 - Еврейское счастье или судьба конформиста (сборник повестей и рассказов)
2002 -
2004 - Вокруг себя был никто (роман)
2005 - Астральная жизнь черепахи (сборник повестей и рассказов)
2007 - Астроном (роман)
2008 -
2008 - Каббала и бесы (сборник повестей и рассказов)
2009 -
2011 - Второе пришествие кумранского учителя (роман)
2012 -
2013 - Треба знати, як гуляти (сборник рассказов)
2013 -

© 2017 Лев Бердников

«Чем больше углубляешься в замкнутые миры писателей, тем яснее становится, что они не только литераторы, но и литература; что есть известные проблемы, сюжеты и мотивы, что объединяют их в одно целое; что наша словесность, рассматриваемая как бы в разрезе, обнаруживает явственные линии духовных преемственностей».

Юлий Айхенвальд.

«Тайная некая сила призывает меня к перу». Лев Невахович

Он стал русско-еврейским писателем в те времена, когда евреи России по-русски ещё не говорили. И даже крестившись, он не порывал связи со своим народом и изобразил магендовид на своём дворянском гербе.

Жизнь и судьба этого литератора-еврея весьма поучительна. Он впервые на русском языке стал писать о евреях, причём с еврейской точки зрения. И органически соединил в своём творчестве заботу о судьбе своих соплеменников и горячую любовь к России и русскому народу. Речь идет о публицисте, драматурге и просветителе Иехуде Лейбе бен Ноахе, или, как его называли на русский манер, Льве Николаевиче Неваховиче (1776-1831).

Сведения о ранних годах Неваховича весьма скудны. Известно, что родился он в 1776 году в древнем, упоминаемом ещё в летописях XIII века, польском городке Летичеве Подольского воеводства (ныне Хмельницкая область Украины), где евреи жили ещё с незапамятных времен и составляли значительную часть населения. Здесь была синагога и два еврейских молитвенных дома. Когда Иехуде Лейбу исполнился год, Летичев подвергся разорению воинственными гайдамаками, учинившими погромы и избиение еврейских обитателей города, многие из коих вынуждены были спасаться бегством. Но Всевышнему было угодно, чтобы родители Неваховича уцелели в сей кровавой бойне. О них мы знаем лишь то, что они были правоверными иудеями и что отец семейства какое-то время был банкиром в Варшаве. Можно предположить, что Невахович-старший взял на себя расходы по обучению сына и, видимо, привил ему жадный, всепоглощающий интерес к наукам. Факты свидетельствуют: Иехуда Лейб уже до бар-мицвы (!) получил универсальное, поистине энциклопедическое образование. Помимо иврита, немецкого, польского и русского языков, которыми он владел свободно, Иехуда Лейб делал переводы со многих европейских наречий. Он глубоко постиг не только премудрости Торы и Талмуда, но и прекрасно ориентировался в современных ему русской и немецкой литературах. Он всегда отличался неукротимым стремлением к самообразованию (черта, проницательно отмеченная историком Юлием Гессеном), постоянно пополняя свой интеллектуальный багаж.

Абрам Перетц

Жажду знаний не остудила в нём и ранняя женитьба по настоянию отца на нелюбимой, но состоятельной девушке из «хорошей семьи». Пришлось переехать в Звягель (Новоград-Волынский) примаком в дом тестя, и тот делал всё возможное, чтобы зять-грамотей вместо бесплодных умствований нашёл себе хлебную работу. И нашёл-таки Иехуде Лейбе тёпленькое местечко – секретарём местного кагала.

Но терпеть постылую жену и жестковыйных домочадцев юный искатель знаний долго не смог. В середине 1790-х годов он порывает с ортодоксальной семьёй и бежит в белорусский город Шклов – признанный мировой центр Еврейского Просвещения XVIII века. Вскоре он становится учителем Абрама Израилевича Перетца (1771-1833), в будущем крупного коммерсанта. С последним они станут потом соратниками и друзьями до конца жизни, о чём мы ещё расскажем, а пока зададимся вопросом: какими уникальными знаниями надо было обладать, чтобы стать ментором этого европейски образованного человека?! Ведь Перетц к тому времени не только получил традиционное еврейское образование (он был выпускником иешивы), но свободно говорил на русском и немецком языках, владел светскими науками, был ревностным сторонником Еврейского Просвещения (Гаскалы). Понятно, что учить такого школяра было столь же почётно, сколь и ответственно.

Оказавшись в Шклове, Невахович окунулся в атмосферу напряжённой интеллектуальной жизни. К тому времени здесь нашли себе приют выдающиеся представители Гаскалы. Тесть Перетца Иехошуа Цейтлин (1742-1822) – крупный гебраист и толкователь Талмуда – был основателем Бет га-Мидраша, своего рода народной еврейской академии, где многие маскилим (просветители), получая всё необходимое для жизни, могли предаваться своим учёным занятиям. Иехуда Лейб свёл знакомство и с медиком, пионером белорусского просвещения Барухом Шиком (1740-1812); и с известным писателем и педагогом Мендлем Сатановером (1749-1826); и со знатоком библейского языка и его грамматики Нафтали-Герцем Шульманом (1765 – ок. 1830) и др.

Ревностным последователем учения Мозеса Мендельсона (1729-1786) становится и Невахович. Но в отличие от Цейтлина и Перетца, испытавших на себе влияние раввинизма (миснагдим), с его резким неприятием духовного движения хасидов, он обнаруживает в этом вопросе завидную широту и толерантность, акцентируя внимание не на том, что разъединяет евреев, а на том, что их объединяет. Ещё одна отлительная черта Неваховича, обозначившаяся ещё в юности, – это его неизменный и неподдельный интерес к русскому языку, на коем он писал и говорил безупречно. Этим он резко выделялся на фоне остальных маскилим, которые в сущности были космополитами. Это признаёт и Александр Солженицын: «Невахович, из просветителей-гуманистов, но не космополит, а привязанный к русской культурной жизни, исключительное тогда явление среди евреев».

В конце 1790-х годов Иехуда Лейб обосновывается в Петербурге, где живёт в доме своего бывшего ученика и друга Перетца. Перетц и Невахович сразу же вливаются в еврейскую общину столицы, основанную другим выходцем из Шклова, ревнителем ассимиляции иудеев Нотой Ноткиным (1746-1804). К началу XIX века в городе на Неве уже обосновалась целая еврейская община в несколько десятков человек. Эта небольшая сплочённая группа вела еврейский образ жизни и даже содержала своего резника. Это благодаря Ноткину евреи приобрели здесь и собственный участок на лютеранском погосте (позднее Волково кладбище), основав таким образом первое еврейское кладбище в Петербурге.

Что до Неваховича, то он пробавлялся переводами для Сената с еврейского языка на русский. Известно, что в этом деле ему помогал некто Юда Файбишович. Будучи вхож в высшие круги общества, Иехуда Лейб знал не понаслышке о доброжелательном отношении Павла I к евреям и в качестве доказательства сообщал, что императору «благоугодно было лично удостоить находящихся тогда в Санкт-Петербурге купечество и депутатов сего народа покупкою от них трёх тысяч аршин голубого бархата для придворной надобности».

Работая над письменными материалами по делу лидера белорусских хасидов рабби Шнеур-Залмана бен Баруха (1746-1813), дважды арестованного русскими властями по ложным доносам миснагдим, Невахович не только сочувственно отнёсся к несправедливо обвинённому хасиду, но и, как полагает историк Андрей Рогачевский, способствовал его освобождению. Чтобы понять всю смелость и нестандартность такой позиции Неваховича, достаточно вспомнить обращение с Шнеур-Залманом того же Абрама Перетца. Последний жестоко оскорблял хасида, насильно запер его в своем доме, чем напомнил тому мрачные застенки Тайной канцелярии…

Человек книги, Невахович отдаётся творчеству на заре царствования уже нового государя. Свои размышления и душевные переживания он поверяет бумаге. «Тайная некая сила призывает меня к перу», – признаётся он.